Неточные совпадения
Лицо Петра было несколько спокойнее. В нем виднелась
привычная грусть, которая у звонаря усиливалась острою желчностью и порой озлоблением. Впрочем, теперь и он, видимо, успокаивался. Ровное веяние ветра как бы разглаживало на его лице все морщины, разливая по нем тихий
мир, лежавший на всей скрытой от незрячих взоров картине… Брови шевелились все тише и тише.
Первый о чем-то сосредоточенно думал и встряхивал головою, чтобы прогнать дремоту; на лице его
привычная деловая сухость боролась с благодушием человека, только что простившегося с родней и хорошо выпившего; второй же влажными глазками удивленно глядел на
мир божий и улыбался так широко, что, казалось, улыбка захватывала даже поля цилиндра; лицо его было красно и имело озябший вид.
Не надо, однако, думать, что мысли мои в то время выразились такими словами, — я был тогда еще далек от
привычного искусства взрослых людей, — обводить чертой слова мелькающие, как пена, образы. Но они не остались без выражения; за меня
мир мой душевный выражала музыка скрытого на хорах оркестра, зовущая Замечательную Страну.
Вспоминается, как они, бия себя в перси, на целый
мир возглашали: мы люди серые,
привычные! нас хоть на куски режь, хоть огнем пали, мы на все готовы!
И вместе со словами молитв и
привычными мыслями о сыне в его памяти назойливо вставали отрывки из старых, забытых всем
миром пьес.
На улицу, к
миру, выходили не для того, чтобы поделиться с ним своими мыслями, а чтобы урвать чужое, схватить его и, принеся домой, истереть, измельчить в голове, между
привычными тяжелыми мыслями о буднях, которые медленно тянутся из года в год; каждый обывательский дом был темницей, где пойманное новое долго томилось в тесном и темном плену, а потом, обессиленное, тихо умирало, ничего не рождая.
Часто люди, не соглашаясь с учением Христа в его настоящем смысле, не соглашаясь с воздаянием добром за зло, говорят, что если принять это учение, то разрушится весь
привычный порядок жизни, и что поэтому учение это нельзя принять. А между тем учение Христа и есть именно такое учение, которое должно разрушить дурное устройство нашей жизни. Оно затем и проповедано
миру, чтобы разрушить старый дурной порядок и установить на его место новый, хороший.
«Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в
привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя эпохой, с которой началась хотя по внешности и та же самая, но во внутреннем
мире его новая жизнь».
Мораль евангельская находится по ту сторону
привычного для
мира различения между добром и злом, согласно которому первые — первые, последние — последние.
Царство оперетки и шансонетки, угар пикников, разухабистые песни цыган и разных интернациональных хоров, спертый воздух отдельных кабинетов — вот
мир, который открылся перед ними,
мир,
привычный для графа и вначале только любопытный для графини.
Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25-го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо
привычной роскоши и удобств жизни, спал не раздеваясь на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое было то неопределенное, исключительно-русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом
мира.
И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную,
привычную жизнь на столько, на сколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто всё, чтό совершалось теперь и имело совершиться в историческом
мире, нисколько его не касалось.
Но буду ль ваши петь дела
И хищных истребленье?
Быть может, ждёт меня стрела
И мне удел — паденье,
Но что ж… навеки ль смертный час
Мой след изгладит в
мире?
Останется
привычный глас
В осиротевшей лире.
Пускай губителя во прах
Низринет месть кровава —
Родится жизнь в её струнах,
И звучно грянут: слава!